Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Дорогие братья и сестры, вспоминая сегодня великого угодника Божия, святителя Николая Чудотворца, мне хочется вспомнить и время, в которое он жил. Святитель умер, по разным данным, от 341 до 352 года по Рождестве Христовом. Таким образом, основное время его жизни пришлось на первую половину IV века. Начало этого века памятно в церковной истории прежде всего тем, что Церковь окончила, наконец, свой трехвековой путь гонений и мученичества, и кровью своих мучеников, твердостью исповедников отстояла право на законное существование в Римской империи. Миланский эдикт 313 года уравнял христианскую религию в правах с прочими религиозными культами империи.

Конечно, это было радостно для христиан. И когда в Никее по инициативе святого равноапостольного императора Константина был созван первый Вселенский Собор, на который съехались люди, ещё очень хорошо помнившие и Диоклетианово гонение, и гонения восточного соправителя Константина Ликиния – некоторых из них эти гонения коснулись лично: Фиваидский епископ Пафнутий приехал без глаза и хромал, Неокесарийский епископ Павел не владел руками, обожженными раскаленным железом по приказу Ликиния, – понятно, какое ликование и какая радость наполняла души этих людей, когда они видели теперь здесь, в Никее, целый сонм святителей, известных святостью жизни, высокой мудростью, чудотворением. Более трехсот епископов присутствовало на Соборе, а вместе с пресвитерами и диаконами общее число собравшихся насчитывало около двух тысяч человек... В наш храм столько народу и не поместилось бы... А какой все был народ!.. А среди них в золотом кресле восседал сам император: по одну руку от него Осия, епископ Кордубский из Испании, авторитетнейший тогда архипастырь, по другую – епископ Кесарийский Евсевий Памфил, будущий "отец церковной истории", писавший свою "историю" в 324-326 годах, являясь очевидцем и свидетелем многих описываемых событий... И вот – они все вместе. И сам римский император, от лица которого они могли ожидать до сих пор только гонений, сидит вместе с ними и богословствует. Конечно, сердца их ликовали!

Но, к сожалению, не одно только ликование было в их сердцах. И не для того только, чтоб порадоваться, был созван Собор. Основная-то причина, заставившая их собраться тогда в Никее, была скорее печальна, чем радостна. Основная причина состояла в том, что на смену внешним гонениям, испытаниям со стороны пришли испытания внутренние: едва скинув с себя гнет гонений, едва став свободной, Церковь оказалась буквально раздираема внутренними нестроениями, богословскими несогласиями и спорами.

Впрочем, одно вытекало из другого. Пока Церковь была гонимой – было не до споров. Богословское разномыслие существовало и тогда. Но когда трех людей, по-разному исповедовавших Христа – один считал Его Богом, другой одновременно Богом и человеком, третий только человеком, – но когда их всех бросали на съедение львам; когда они по-разному понимали Христа, но одинаково умирали за Него – то это их общее мученичество было для них значительнее, весомее, нежели разномыслие в вере. Но мучения кончились, и богословские несогласия вскрылись во всей остроте и непримиримости.

Главным зачинщиком споров явился александрийский пресвитер Арий. В его учении мы видим попытку объединить христианское Откровение с очень авторитетной тогда греческой (эллинской) философией.

Эта попытка, кстати, тоже объясняется отчасти изменившимся положением Церкви. Раннехристианская Церковь жила очень напряженными эсхатологическими ожиданиями. Второго пришествия Христова ждали буквально со дня на день. Это тоже смягчало остроту споров: ну что же спорить, когда завтра Христос придет и станет все ясно. Кто в чем-то ошибался – тех Он поправит, а кто был прав – так и слава Богу... Но к IV веку эсхатологические настроения в Церкви заметно ослабели, и уже для многих было ясно, что устраиваться на этой грешной земле придется всерьез и надолго. Тогда-то и была предпринята попытка синтеза, объединения христианского вероучения и эллинской мудрости, долженствовавшая, как полагали, дать цельную христианскую философию, на долгие века вперед способную удовлетворять запросы пытливого человеческого ума. Так оно, в конце концов, и вышло – святоотеческое богословие есть именно христианское Откровение, изложенное и объясненное языком эллинской философии, но путь к этому синтезу оказался достаточно сложен, и следовавшие этим путем не были свободны от заблуждений и ошибок.

Ко времени Ария уже не только христианский мир, но и эллинская философия была знакома с понятием о Логосе. Вспомните, как начинается Евангелие от Иоанна: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог"; "Слово" – везде с большой буквы. В греческом тексте на месте этого русского выражения "Слово" стоит термин "Логос". Он более объемен. "Логос" означает не просто "слово", произнесенное устами, но и "мысль", "смысл", "идею".

У древних греков о "Логосе" первым заговорил, если я не ошибаюсь, ефесский философ Гераклит, живший в конце VI – начале V века до Рождества Христова. Но особенно ярко и всесторонне учение о Логосе было разработано знаменитым учеником Сократа Платоном (V–IV вв. до Р. Х.). Платон создал цельное философское учение, утверждающее, что в глубине мира, в основании всех вещей, лежит нечто идеальное. Оно – первично.

Казалось бы, и христианское Откровение говорит о том же: "В начале было Слово, Логос, Идея"... Выходит, и платоники, и христиане согласны в этом вопросе. Это Арию было очевидно, и он был этому очень рад. И он, радостный, притащил учение о Логосе из эллинской философии и стал прилаживать его к христианскому богословию. Но сделал он это весьма неудачно.

Дело в том, что эллинская философия, хоть и знала учение о Логосе, но не знала учения о Спасителе. "Логос" платонизма и неоплатонизма – это просто посредник между Богом и материей, некое орудие, посредством которого Бог устрояет мир. Чувствуете разницу? Божественное Откровение говорит: "Слово было Бог", то есть "Логос – Бог". Эллинская философия говорит: "Логос – орудие Божие". Арий вслед за эллинской философией повторил: Христос – не Бог, а только "орудие Божие". Если излагать его учение попросту, то оно выглядит так. Некий человек собрался рубить дом. Что ему нужно для этого прежде всего? Прежде всего нужен топор. И вот он изготавливает сначала топор, а потом уж этим топором рубит дом. Так и Бог. Прежде чем творить мир, Он творит Логос, инструмент для мирообразования, а потом уж этим инструментом образует, устрояет мир. Все получалось гладко, складно и в полном согласии с эллинской философией и законами формальной логики. Не стыковалось это только с христианским учением о спасении.

Ведь Христос – как о Нем учит Библия – это не только Сын Божий, Логос, бывший у Отца "прежде создания мира", Коим Он "и веки сотворил" – но, кроме всего этого, Христос ещё и Спаситель человечества. Именно для этого "Слово стало плотию" (Ин. 1, 14).

А вот это уже не вписывалось в законы формальной логики и не вытекало из эллинской философии, более того – входило в прямое противоречие с ними. "Слово стало плотью " – это вопиющая безсмыслица для эллинской философии и законов формальной логики. Эти законы гласят, что если от целого отделяется часть, то уже ни это "целое" не может оставаться целым, ни тем более, часть, отделившаяся от целого, не может быть целым. "Слово стало плотью" ("Бог стал человеком") – это для аристотелевой силлогистики все равно что "квадрат стал круглым". Если Бог – значит, безграничен; если ограничен – значит, не Бог. "Ограниченный, вочеловечившийся Бог" – это для философа-эллина столь же безсмысленное словосочетание, как "деревянное железо". Недаром апостол Павел говорил, что Христос "...для иудеев соблазн, а для эллинов безумие" (1 Кор. 1, 23).

С точки зрения формальной логики Арий, повторяю, был совершенно прав. Но он был не прав, пытаясь законами формальной логики, рожденными ограниченным человеческим умом, ограничивать Бога. Творение стало рассуждать о своем Творце, чего Тот может, а чего не может?.. Вот это уже было нелогично. Может ли самый "умный" компьютер постичь вполне сознание и возможности своего творца – человека?... Ещё нелепее подчинять требованиям ограниченного человеческого ума непостижимую жизнь Творца вселенной.

Бог может всё! Буквально всё. Одно из Его определений – "всемогущий", это именно и обозначает: "всё могущий, чего только пожелает". Если бы Он захотел и была такая нужда, Он мог бы не только "вочеловечиться", или "воангелиться", но даже и "вокомариться".

Но объяснить, как, каким образом Бог "вочеловечился", ограниченный разум человеческий, конечно, безсилен. Епископ-старец Александр Александрийский так и отвечал Арию: "Логос, хоть и происходит от Отца, но не по подобию материального процесса – а неизреченно", то есть нельзя сказать (изречь), как это происходит, непостижимым для нас образом Бог стал человеком. Но все-таки стал. А если Христос не Бог – тщетна вера наша.

Почему так категорично?

Потому что "творение", если оно как-то повредилось, "сломалось", не может быть "отремонтировано" другим "творением". Один "топор", как бы совершенен он ни был, не может отремонтировать другой "топор". Может сделать это только творец топора – человек. И поврежденную природу человека может исправить лишь Тот, Кто создал человека – Бог.

Это с одной стороны. Но с другой стороны: и одной только Божественной помощи для спасения человека недостаточно. Ведь пал-то, согрешил-то не Бог, а человек – значит, и искупить свой грех должен сам человек. Никакая формальная логика этой задачи спасения людей решить, конечно, не может. Ибо для выполнения этой задачи требуется, как видим, существо, являющееся одновременно и Богом, и человеком. Для формальной логики это – безумие. Для христианской Церкви – основа основ её веры: веры в Богочеловека Иисуса Христа, Спасителя мира.

В Слове Божием Господь наш Иисус Христос именуется одновременно и "Сыном Божиим", и "Сыном Человеческим". Вся история так называемых христологических споров – есть история уклонений от этой веры в Богочеловека то в одну, то в другую сторону – то к Богу, то к человеку. По сути дела все еретики так или иначе пытались ужиться с формальной логикой. Одни гнули: "Христос – только Бог, плоть – лишь видимость, призрачная оболочка"; другие: "нет, Христос просто человек, творение Божие – хоть и высшее, и первое творение"... Но крен в любую сторону есть уклонение в опасную, ибо погибельную, ересь. Спасены мы лишь в том случае, если Христос был Богочеловек. Во всех прочих случаях – тщетна вера наша. Единственно спасительная вера оказывается в данном случае алогичной. И исповедуем мы её не оттого, что она логична и понятна – ничего тут для нас понятного нет: как во Христе одновременно соединялись два естества, две природы – Божественная и человеческая? Кто ж это может объяснить?

Знаменитое халкидонское объяснение гласит: две природы соединялись "неслитно, неизменно (непревращенно), нераздельно, неразлучно". Понятно – как соединялись? Ничего непонятно. Тут ведь все начинается с частицы "не"; тут объясняется только, как не соединялись природы. Соединялись ли они "слитно"? – нет: соединялись "неслитно". Соединялись ли они так, что одна "изменялась" ("превращалась") в другую? – нет: соединялись "непревращенно"... Халкидонское определение говорит только, что природы соединялись не так, не так, не этак и не вот так... А как?.. А как они соединялись – об этом знает только Бог. А мы только верим, что соединялись.

Ведь любит же нас Господь! "Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную", – говорит святой апостол и евангелист Иоанн Богослов (Ин. 3. 16). Вот этот-то Его Сын – Он же и Человеческий Сын. Отцом Его был Бог – значит, и Он Бог (если нашими родителями были люди – так и мы люди; если у птенцов родители птицы – так и они птицы). Матерью Его была Дева Мария – значит, Он и человек. Значит, Он – Богочеловек, наш Спаситель. И нам остается только веровать в Него и жить, как Он нам заповедовал, дабы не погибнуть, но иметь жизнь вечную. Вот ведь что главное-то: не пытаться узнать досконально, как устроено небо, а пытаться достичь неба. Когда попадешь туда, тогда и уразумеешь (опять-таки если Бог даст разумения), как оно устроено. А выяснять это здесь дело неблагодарное, ибо невозможное...

У меня сегодня вместо проповеди вышла, кажется, лекция по догматическому богословию. У вас, дорогие мои чада, конечно, все это в головушках не удержится, что я тут наговорил. Но хорошо будет, если вы усвоите и запомните хотя бы вывод, главную мысль. А её нетрудно запомнить. Она вот какая: в православной догматике нет догматов неважных или маловажных.

Об этом в наш "плюралистический" век нелишне напомнить. Сейчас ведь многие считают: "Ну, какая разница кто как думает, кто во что верит? Один думает так, другой – иначе; пусть думают, кто как хочет, все равно, лишь бы жили мирно".

Жить мирно – это, конечно, прекрасно и к этому надо стремиться. Заставлять всех людей думать, как мы хотим – от этого сохрани нас, Господь! Об этом замечательно говорил уже вспоминавшийся мной сегодня святой равноапостольный император Константин. Я выписал его слова и прочитаю вам их дословно: "Если кто сам в чем убедился и принял, пусть не навязывает этого с насилием другому; что узнал кто-либо и уразумел, пусть употребит на пользу ближнего, если возможно; а если невозможно, пусть оставит его в покое. Потому что одно – добровольно принимать подвиг ради безсмертия, и иное – принуждать к нему казнями". Это я выписал из книги А. Бриллиантова "Император Константин Великий и Миланский эдикт 313 года".

Вот ещё на эту тему из Лактанция: "Религия не терпит принуждений. Убеждениями, а не насилием образуется в человеке свободное произволение. Нигде нет такой свободы, как в области религии. Мы не требуем, чтобы наш Бог, Который есть Бог всех, почитаем был кем-нибудь против воли, и не раздражаемся, если не бывает почитаем. Никого нельзя заставить силою почитать то, чего он не хочет... Нельзя вынудить религии: чтобы возбудить её добровольно, нужно действовать словами, а не ударами. Нужно защищать религию не убивая, но умирая; не жестокостью а терпением; не злодеянием, а честностью. А если ты вздумаешь защищать религию кровопролитием, истязаниями, злодействами – ты не защитишь, а опозоришь и оскорбишь её... Если в приносящем жертву нет сердечного расположения, то религия уже подорвана, уже её вовсе нет".

Если мы будем "заставлять" и "принуждать" кого-то исповедовать Православие, мы вполне уподобимся "пламенным ленинцам", которые тоже семьдесят лет принуждали и заставляли нас чтить своего вождя. И до чего же в результате этот вождь опостылел!.. Мы не хотим, чтоб и Христос сделался кому-то столь же постылым. От этого, повторяю, сохрани нас Господь!

Мы хотим жить со всеми в мире; мы не хотим никого ни к чему принуждать, но в это же самое время никак мы не можем согласиться с тем, что "всё равно, как верить"... Как это "всё равно", когда одна вера истинна, а другая ложна; одна – спасительна, другая – тщетна?! Веруя православно, можно надеяться на спасение; веруя Арию – отказаться надо от надежды на спасение. Можно ли тут сказать "всё равно, как верить"?.. Нет, чадца мои милые, не все равно! Тут мы должны решительно сказать: нам не все равно – спастись или погибнуть!

Знать нам надо, драгоценные мои, это безценное сокровище наше – святоотеческое наследие; знать и беречь его, как зеницу ока! И не уклоняться от Православия ни в какие погибельные ереси и лжеучения. Принуждать к Православию, повторяю, никого не надо, но самим знать и трепетно хранить его – очень даже надо! Ведь за нашим "Символом веры", который мы поем за каждой Литургией, стоят годы и годы богословских споров, целые баталии, в которых отстаивалось и защищалось каждое слово, порой даже одна буква в слове: "омоусиос" или "омиусиос" – "единосущен" или "подобосущен" Бог-Сын Богу-Отцу?.. Нет в этом "Символе" ни единого словца, ни единой буквочки лишней или маловажной.

И вот святые отцы оставили нам этот Символ веры – плод умственной и сердечной работы нескольких поколений святых Божьих людей, облагодатствованных Духом Святым, а завтра появится среди нас какая-нибудь баба Нюра, возомнившая себя Анной-спасительницей, или Дэви Мария, или Порфирий Корнеевич Иванов, или Лев Николаевич Толстой с "от ветра главы своея" взятыми вероучениями, и мы скажем: "все равно, кому верить"?! Что Толстому верить, что святым отцам семи Вселенских Соборов – все равно, кому верить... Все равно ли?! Мне почему-то всех этих новоявленных "спасителей" и "просветителей" человечества хочется по-достоевскому спросить: "Да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?"

Русь святая, храни веру православную! В ней одной и тебе, и всему миру спасение!

Но хочется поговорить сегодня и о том, как отстаивать свое родное Православие от ересей и лжеучений. "Арии" ведь и теперь не перевелись. Людей, "нагородивших огород" в своей голове и желающих нагородить таких же огородов в наших с вами головах, таких "огородников" – пруд пруди. Что же с ними делать?

На Западе римский папа в Средние века просто такие вопросы решал: на костер! Или брось свою заумь и верь, как тебе велят, или – на костер. Но этот же Запад породил сначала реформацию, а потом её безчисленных детенышей в виде современных сект и так называемых конфессий. Костры не помогли.

Придерживаясь исторической правды, надо признаться, что и у нас жгли. Правда, гораздо меньше. И ересей у нас было гораздо меньше (большинство русских сект имеет западное происхождение – рождены были там, а потом к нам привнесены).

Несомненно, однако же, одно: опыт борьбы с еретиками посредством костров показал свою несостоятельность. Где их больше жгли – там их больше и появлялось, будто из пепла восставали. Я уж не говорю о том, что это было прямым нарушением принципов религиозной свободы, о которых так красноречиво говорили святой равноапостольный император Константин и учитель Церкви Лактанций (их высказывания я цитировал). Действуя так, мы опять-таки уподобимся "пламенным ленинцам": те расстреливали за свои идеи, а мы будем за свои сжигать. Хрен не слаще редьки. Можете ли вы представить себе такое поучение в устах Христа к апостолам: "Идите и научите все народы, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа... а кто не послушает вас и не станет верить, как вы учите, тех сожгите"?.. Я себе такого представить не могу. Что же делать с еретиками, когда их не сжигать?

Теперь пришла пора вспомнить и молитвенно празднуемого сегодня святителя Николая Чудотворца. Он тоже присутствовал на том самом первом Вселенском Соборе, о котором я рассказывал. И вот, слушая, как Арий излагает свое нечестивое учение, Мирликийский архиепископ воспламенился ревностью по Боге и "заушил" еретика. "Заушил" – это по-русски говоря: дал ему пощечину. При всем-то честном народе! Этот случай описывается в его житии со ссылкой на рассказ некоего инока Студийского монастыря Иоанна. Почему я сейчас о нем вспомнил? Потому что знаю, встречался с такими православными людьми, которые с восторгом указывали мне на этот эпизод из жития святителя Николая. Так и видно было, что им безмерно по душе такие решительные действия. Дай им волю – они бы всех теперешних еретиков тут же "заушили" и "придушили"...

Я им говорил и вам скажу: общих правил на все случаи жизни здесь не придумаешь. В отдельных исключительных случаях пожалуй, что лучше и не придумаешь, как "заушить". Это будет самая действенная, наилучшая мера. Я сам был однажды свидетелем, как человек несомненно богоугодной жизни (старец Николай с острова Залита) "заушил" в моем присутствии одно лицо – правда, не за ересь, был другой повод. Но эта мера, повторяю, уместна бывает лишь в отдельных и исключительных случаях. В подавляющем же большинстве случаев нам надо памятовать, что мы не "Николаи угодники", а большие негодники – спесивые, спорливые, гневливые, самолюбивые грешники. И двигает нами сплошь да рядом не "ревность по Боге", а "ревность плотская": собственная наша гневливость, раздражительность, элементарная невыдержанность.

Вы можете спросить: "А как же, батюшка, уразуметьто, когда мной двигает "ревность по Боге", а когда "ревность плотская"? Существенный вопрос. В самом деле, как разобраться, когда мы обличаем и "заушаем" по Божьему повелению, будучи подвигаемы на это Духом Святым? А когда, действуя так, мы выполняем только веления плоти и крови, действуем по внушению своих страстей?

Давайте об этом порассудим. Сначала кажется, что вовек тут не разберешься: когда тебя подталкивает Дух Святой, а когда – плоть и кровь? Но это – сначала только. Потом этот вопрос решается просто-препросто. Хочешь знать, как?

Так знай же: если тебе хочется обличать и "заушать" – так это и есть вернейший признак того, что тобой двигает "плоть и кровь", а не Дух Святой. Дух Святой наполняет сердце любовью – даже к самому последнему грешнику и Арию. Это святоотеческая классика: грех ненавидь – грешника люби. А любовь – жалеет. Любовь не хочет причинять боль. Если ж и идет на это, так с крайним нежеланием, но не видя иного выхода, иного средства для спасения того, кого любит.

Спросите у настоящего врача: хочется ли ему резать людей? Если хочется – значит, это не врач, а какой-то садист, бандит, которого и близко нельзя подпускать к больному. Настоящий врач делает все, что только может, чтоб обойтись без операции. Если же все-таки не остается иного выхода и хирург вонзает скальпель, так и это он делает с состраданием к больному и при этом любит его.

Если в тебе нет любви и жалости к тому, кого ты собираешься обличать и "заушать", а есть только злоба да желание посильней уязвить его – значит, ревность твоя не "по Боге", а плотская – и больного ты не исцелишь, а только пуще изранишь. Да и своей душе повредишь... Драгоценные мои, до дара обличения надо ещё дорасти. А покуда не дорос – обличай-ка ты себя. Вот тебе поле для тренировок. Здесь можешь злиться и раздражаться, сколько влезет – пожалеть себя все равно не преминешь.

Да, решается этот вопрос просто: если тебе хочется обличать – значит, тебе ещё рано обличать.

Ведь и святитель-то Николай, драгоценные мои, канонизирован вовсе не за то, что "заушил" Ария. Когда бы к лику святых причисляли за пощечины – много у нас теперь было бы святых... Но вы вспомните, какова была реакция отцов Собора на поступок святителя Николая? Они что, в восторг пришли? Возликовали: "Во Мирликийский-то архиерей дает! Во молодец! Вот нам пример для подражания!.." Так ли было дело? Нет. Ничего подобного не было. А что было? Как святые отцы отреагировали на эту пощечину? А страшным для святителя Николая образом отреагировали: положено было снять с него сан за такую решительность. Ни много, ни мало – лишить сана! Может ли быть что страшнее для священнослужителя?

И только сверхъестественное вмешательство Божие оправдало поступок Мирликийского архиерея в глазах отцов Собора. Некоторым из них было видение: стоит святитель Николай, лишенный сана; с одной стороны от него – Христос с Евангелием, с другой – Матерь Божия с омофором, и вручают святителю знаки его сана, которых он лишен. Это видение было расценено как Небесное Заступничество за святителя, и сан ему оставили.

А за что же святитель был канонизирован? Драгоценные мои, за совсем другие деяния! Очень рекомендую почитать его житие тем, кто с ним ещё не знаком: до чего же это был кроткий, смиренный и добрейший человек! Милосердие его к нуждающимся было поистине безмерно, а сколько чудес сотворил через него Господь!..

Расскажу тут один только эпизод из его жизни. В ту пору он ещё не был архиереем, а был простым священником и жил не в Мирах Ликийских, а в городе Патары. В этом же городе пришел в бедность некий муж, прежде богатый и знатный. Он имел трех красивых дочерей. И вот, дойдя до крайней нищеты, когда уже совсем нечего было есть ни ему, ни дочерям, этот несчастный отец решает отдать их на любодеяние, устроить из своего жилища, как бы теперь сказали, "публичный дом", и таким образом получать средства к жизни. Узнав об этом, святой угодник Божий Николай взял мешок золота и тайком ночью подбросил его в окно несчастным. Отец, обнаружив утром мешок, развязал его и, увидев золото, несказанно обрадовался. Он отдал это золото в приданое старшей дочери и выдал её замуж. Святой Николай тоже обрадовался благоразумному поступку отца и, приготовив второй такой же мешок с золотом, опять ночью подбросил его в окно. Отец, обнаружив второй мешок, снова возликовал и выдал замуж вторую дочь. Но при этом смикитил: раз уж были два мешка, так будет, вероятно, и третий – для третьей дочери. Стану-ка я караулить по ночам – хочется ведь узнать, кто этот невидимый благодетель? И вот стал не спать, а караулить. И не ошибся. Действительно, прошло немного времени, и ожидаемый благодетель явился с третьим мешком. Подбросив его таким же манером, как и первые два, святой Николай поспешил к своему дому. Но отец, услыхав звон золота, брошенного в окно, тоже поспешил выскочить из дома и кинулся догонять угодника Божия. Догнав его, он пал ему в ноги и целовал их, называя святого Николая избавителем и спасителем душ и его, и дочерей, бывших так близко к падению и гибели.

Вот ведь, драгоценные мои, как стяжевается святостьто: кротостью, смирением, терпением, милосердием, человеколюбием. Вот бы нам всем чему подражать-то! А то охотников до пощечин много, а таких, которые бы ходили по ночам да разносили по малоимущим свою зарплату, про таких я что-то не слыхал... Разве что они в самой уж крайней тайне это делают. Святой Николай не утаился – а они умудряются как-то таиться. Во, осторожные-то какие!..

"Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" – всегда нам надо держать на памяти эти золотые слова святого апостола Павла (Рим. 12, 21). И во взаимоотношениях с еретиками надо руководствоваться тем же. Помните, как святой Григорий Богослов говорил о цели богословских диспутов с еретиками: "Мы добиваемся не победы, но ждем возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас". Пусть они, если хотят, злятся на нас и брызгают слюной, доказывая нам свою правоту, а мы их будем любить. И если мы только сумеем это, окажемся способными к этому, так поверьте, чадца мои милые, поверьте: это будет гораздо действеннее любых обличений и "заушений".

Аминь.