Литературовед П.С. Коган цитирует монолог из повести И.А. Бунина "Деревня": "Боже милостивый! Пушкина убили, Лермонтова убили, Писарева утопили, Рылеева удавили. Полежаева в солдаты, Шевченко на десять годов в арестантские законопатили... Достоевского к расстрелу таскали, Гоголь с ума спятил... Ох, да есть ли еще такая страна в мире, такой народ, будь он трижды проклят?" И тут же отвечает на поставленный Буниным вопрос: "Есть. И не только страна. Вся Европа; пожалуй, весь мир. В самом деле, Сервантеса в тюрьму упрятали, Байрона затравили, Торквато Тассо в больнице годами терзали, Оскара Уайльда на каторге сгноили, Шенье казнили, Ницше "с ума спятил" и т. д. Если следовать логике Бунина, так заключить придется: есть ли еще такая планета во вселенной, такие существа, будь они трижды прокляты?"

Если бы вышесказанное относилось только к писателям или иным деятелям искусства, культуры, политики или науки, все можно было бы объяснить завистью и конкуренцией, всегда обильно присутствующими в этих сферах человеческой жизни. Хотя и тут душу теребит вопрос: "А куда ж смотрит Бог?! Люди, понятно, грешники – от них можно ожидать всякого. Но Бог-то свят, всеведущ и всемогущ – и если правит миром Он, как же Он допускает в этом мире существование вопиющей несправедливости?"

Но Слово Божие обостряет этот вопрос еще более, совсем до крайности. Библия открыто говорит, что подобное нередко случается даже с праведниками Божиими, т.е. с теми людьми, о которых Бог, казалось бы, должен особенно заботиться, как о Своих избранниках. Да и люди, казалось бы, таких праведников должны любить и ценить. Но: "...иные же замучены были, не приняв освобождения... другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли" (Евр. 11, 35-38; выделено мной. – Свящ. А.З.).

С другой стороны, псалмопевец говорит: "Я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их, на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам. Оттого гордость, как ожерелье, обложила их, и дерзость, как наряд, одевает их... над всем издеваются, злобно разглашают клевету, говорят свысока... И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство... И думал я, как бы уразуметь это, но это трудно было в глазах моих" (Пс. 72, 3-6, 8, 12, 16).

Это действительно трудно уразуметь: почему благоденствуют негодяи и страдают те, "которых недостоин весь мир"?

– В каком же мире мы живем?

– В "лучшем из всех возможных миров"?

– Или в "худшем из возможных"?

– Кто создал этот мир и правит им?

Доченька, рано или поздно ты выпорхнешь в жизнь из объятий любящих тебя папы и мамы и встретишь не только любовь и добро, но и холодный расчет, жестокость, зло и несправедливость. И перед тобой встанут вышеназванные вопросы. Ими задавались многие люди, жившие прежде тебя, среди них и твой папа. Пишу эти строки в надежде сделать твой поиск ответов на эти вопросы менее долгим и мучительным, чем был мой. Итак,

на эти вопросы у разных людей были и есть разные. Не берясь пока судить, в лучшем или худшем из возможных миров мы живем, дерзаю утверждать: атеистические ответы на данные вопросы есть самые невразумительные из всех возможных. Разные религии пусть по-разному, но хоть как-то отвечают на них. Атеизм не отвечает никак. Атеистические рассуждения о "вечности материи", "объективных законах природы" и тому подобном, если освободить их от наукообразности и проговорить нормальным человеческим языком, сводятся к следующему:

– Кто создал этот мир?

– Никто. Всегда так было.

Некто спрашивает:

– Откуда этот дом? Кто его построил?

Ему отвечают:

– Никто. Всегда так было.

Можно ли счесть подобный ответ серьезным и скольконибудь вразумительным? На это иногда возражают:

– Но ведь и верующие не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Они отвечают: "Мир создан Богом". Но можно спросить: "А Бог откуда взялся? Его кто создал?"

В этом рассуждении есть доля правды. Действительно, исчерпывающего (в смысле: безспорно убедительного) ответа на сей вопрос верующие тоже не дают. Но такого ответа на этот вопрос и никто не дает. На этот вопрос и атеисты, и верующие отвечают верой. Не знанием ответа на этот вопрос, но верой в правильность того или иного ответа. По крайней мере, пока. Может быть, в будущем и будет изобретена такая "машина времени", на которой можно будет съездить в сколь угодно далекое прошлое и своими глазами посмотреть на происхождение Вселенной и всего, что в ней. Но пока такая машина существует лишь в воображении писателей-фантастов, ни атеисты, ни верующие проверить свою веру опытным путем не могут, а следовательно, и доказать исчерпывающе ее друг другу не могут. Остается только верить: одним, что все было, как рассказывает Библия (или иная священная книга), другим – как предположил Дарвин, третьим – пытаться стать новым "Дарвиным" (т.е. изобретать собственную теорию происхождения мира и веровать в нее). Твой папа, доченька, сначала жил, веря Дарвину (в школьные годы), потом некоторое время занимался "изобретательством" (слава Богу, недолго и безуспешно), в конце концов стал жить, веря Христу (и умру, веря Ему). Ниже еще пойдет речь о том, почему именно Ему.

Но есть в этом рассуждении и доля непонимания (или недопонимания) вопроса. Она заключается в том, что вопрос "кто создал Бога?" столь же безсмысленен, как вопросы "почему железо железное?", "почему дерево деревянное?", "почему квадрат квадратный?"... Дело в том, что в самом понятии Бога содержится представление о Существе вечном, самодостаточном и самобытном (т. е. не нуждающемся в дополнительных источниках для Своего бытия). Поэтому безсмысленно спрашивать, откуда Он взялся и кто Его создал: если бы был Кто-то, создавший Бога, – вот Он и был бы Богом.

Итак, и верующие и атеисты пока лишь каждый по-своему верят. Но это не значит, что они и всегда будут лишь верить. Каждый человек рано или поздно подходит в своей жизни к такой черте, за которой его вера получает свое подтверждение либо опровержение. Черта эта, доченька – смерть. За этой чертой уже нет теорий, гипотез, мнений, точек зрения – есть достоверное знание. До этой черты вольно изобретать, сочинять, верить или не верить в Бога, в безсмертие души, представлять себе безсмертие так или иначе... Там приходит знание: все обстоит и впрямь так, как я верил, или – не совсем так, или – совсем не так. Скорее всего, роднулечка моя, когда ты будешь еще лишь верить, твой папа будет уже знать.

Атеист с вышеизложенным, конечно, не согласится. "Какое там знание придет после смерти? – скажет он. – После смерти меня закопают в могилу и все для меня закончится".

Доченька, какая же грустная вера у этих людей. Несчастные они, несчастные! Конечная цель и удел – стать кормом для могильных червей и превратиться в ничто. Даже если мы пока не знаем, что нас ждет, а лишь верим, – с какой верой лучше, спокойнее и радостнее жить: в ожидающую тебя вечную жизнь или в ожидающую тебя вечную смерть? Два человека заблудились в лесу и оба не знают, выйдут они домой или их съедят волки. Спрашивается, во что лучше верить и на что надеяться?..

Кто-то скажет: "Но для веры и надежды нужны основания. Верить следует не в более приятное, а в более вероятное".

Сущая правда. Есть веры более вероятные и менее вероятные. И совсем невероятные. Если, например, твоя мамулечка скажет, что наша двухлетняя доченька Серафимушка рассказала на память четверостишие "Зайку бросила хозяйка...", в это любой поверит без труда. А вот в то, что ты в этом же возрасте выдала наизусть всего "Айболита", – в это поверить тому, кто собственными ушами не слышал, будет уже труднее. Твой братик Алеша при этом изрек: "Скоро она "Анну Каренину" наизусть выдаст". Над этим все посмеялись, но более чем за шутку никто не принял – в такое поверить и совсем невероятно.

Ненаглядная моя свет-Серафимушка, твой папа немало времени в своей жизни отдал раздумьям над вечными вопросами: откуда и зачем взялось мироздание? для чего существует в нем человек? – и чем более я над этими вопросами думал, тем более невероятной виделась мне атеистическая вера в небытие Божие и "корм червям" как конечный удел и предназначение человека. Да-да, атеистическая вера в сравнении с религиозной не только гораздо более грустная, но и гораздо более невероятная. Ниже будут изложены основания для такого утверждения.

В окружающей нас действительности мы не найдем ни одной вещи, которая бы не имела причины своего существования. Каждая из этих причин в свою очередь является следствием другой причины, та – еще другой и т.д. Следуя по этому причинно-следственному ряду, мы неизбежно должны прийти к какой-то Первопричине всего существующего. Материалисты называют ее материей. Но в том-то и дело, что в материальном мире невозможно найти ни одного предмета, который бы сам являлся источником и причиной собственного бытия. Все вещи и явления этого мира имеют причину своего бытия вне себя. Нет в окружающей нас материи самобытных вещей. Стало быть, и весь материальный мир, как целое, тоже не самобытен, а должен иметь причину своего бытия вне себя. Какова эта Первопричина, вызвавшая к бытию галактики с миллиардами звезд и меня, и тебя среди них – это вопрос веры, решаемый разными религиями по-разному. Но самая невероятная из всех вер – атеистическая вера в то, что нет вовсе никакой Первопричины.

Столь же невероятна и вера в уничтожение души вместе со смертью тела. Душа в нашей жизни имеет гораздо большее значение, чем это представляется людям, видящим в ней лишь некий придаток к телу, отправления нервной системы.

Еще ни одному ученому не удалось понять и объяснить, где и как колебательное движение воздуха превращается для нас в звуки, а электромагнитные волны разной длины – в гамму красок. Мы иногда думаем, что если это со всеми людьми происходит и это для всех привычно, так это и понятно. Ничего подобного. Это загадка, которую люди пытаются разгадать уже тысячи лет, но которая и до сих пор остается неразгаданной. Физические и душевные явления суть совершенно разнородные явления, не сводимые одни к другим. Как одни перетекают в другие – необъяснимо даже на уровне простейших зрительных и слуховых ощущений, не говоря уж о более сложных проявлениях души, каковы суждения, абстрактные идеи, нравственные, эстетические, религиозные представления, понятия, переживания и т. п. Объяснить все это только лишь механическими движениями атомов и молекул в человеческом организме совершенно невозможно. Дю-Буа-Реймон справедливо замечает: "Какая мыслимая связь существует между определенными движениями известных атомов в моем мозге и первоначальными для меня безспорными фактами: я чувствую боль, чувствую удовольствие, вкушаю сладкое, обоняю запах розы... (можно добавить: тревожусь, гневаюсь, обижаюсь, сострадаю, стыжусь... – Свящ. A. З.). Везде и всегда непостижимо, что для известного количества атомов углерода, водорода, азота, кислорода и прочего не является безразличным то, как они расположены и двигаются, как они были расположены и двигались, как они будут расположены и будут двигаться. Никаким образом нельзя понять, как из их взаимодействия может возникнуть сознание?"

Еще на этот счет можно добавить следующее. Если рассматривать человека только как совокупность материальных частиц, можно заметить, что состав этих частиц в человеческом организме постоянно изменяется и обновляется: в два годика человек имеет одно тело, в двадцать лет уже совсем другое, а в сорок, шестьдесят или восемьдесят – еще другие. Но при этой несомненно существующей в нашем организме смене материальных частиц мы наблюдаем столь же несомненный факт тождества нашего самосознания, целостного единства нашей личности: душа наша остается в нас одной и той же в продолжение всей нашей жизни.

В связи с этим боящихся превратиться в "ничто" можно ободрить:

Боящийся исчезнуть вместе с телом, подумай – сколько уж на свете белом не стало тел твоих. А ты-то ведь живешь еще. Не пропадешь и впредь.

Если очевидно, что тело не может осуществлять свою жизнедеятельность после отделения от него души, отсюда никак не следует, что и душа не может существовать после отделения от тела. Если радиоприемник не может осуществлять свои функции без радиоволн – это совсем не значит, что радиоволны не могут существовать без приемника. Прекрасно могут. Приемник лишь озвучивает их, но не является их источником и причиной. Подобно этому и тело лишь "озвучивает" жизнь души, позволяет проявляться ей в материальном мире, но не создает эту жизнь.

В какой форме и с каким содержанием будет жить душа после отделения от тела – это опять вопрос веры, решаемый разными религиями по-разному. Но самая невероятная вера – опять атеистическая: что душа совсем не будет жить.

Кто очень хочет, может, конечно, верить и так: если сломался и замолк приемник, значит, вместе с этим непременно должна прекратить существовать и музыка. Но твоему папе, крохотулечка моя сладкая, отчего-то хочется верить в лучшее: если даже сломаются все приемники и музыкальные инструменты в мире, музыка все равно останется – в душе композитора. И даже если умрут все композиторы – музыка останется у Бога, дарящего ее композиторам.

Иногда говорят: "Если Бог один, почему религии разные?" Дочулечка, в области религии (как, впрочем, и во всех других областях человеческой жизни) люди не свободны от ошибок и заблуждений. Не только в астрономии или в агрономии, но и в религиозных верованиях могут быть представления правильные и ошибочные. Но и здесь мы имеем упование: придет смерть и освободит нас от представлений, гипотез и мнений (в том числе и ошибочных), просветив душу светом истины. Надо только подождать. Нетерпеливцев можно утешить: "Да не волнуйся ты, умрешь, обязательно умрешь – тогда и узнаешь, какова потусторонняя жизнь. А до той поры правоту своей веры доказывай не столько словами, сколько добродетельной жизнью". Тот правее, чья жизнь святее.

Доченька, среди разных вер на земле твой папа не знает веры, более сияющей святостью, чем Православие. Отчасти именно поэтому я не лама, не мулла, не ксендз, а православный священник. Однако не только поэтому. Ниже скажу еще, почему.

Однажды мне довелось общаться с молодыми людьми, которые были так воспитаны и научены, что считали атеистическое мировоззрение разумно обоснованным, а религиозное – зиждущимся лишь на слепой вере. Я попытался убедить их, что все обстоит наоборот: религиозное мировоззрение разумно обоснованно, атеизм же есть не что иное, как слепая вера, не желающая видеть и признавать доводов разума. Этот случай я уже описывал пять лет назад в "Слове о званых на пир", но повторю его еще раз – тем паче, что к сказанному тогда накопилось кое-что добавить.

Пять лет назад я писал, что в бытность семинаристом преподавал Закон Божий в одной из санкт-петербургских школ. На занятии со старшеклассниками мы разбирали тему "Доказательства бытия Божия" и остановились на так называемом телеологическом доказательстве. Оно выводит бытие Божие из того неоспоримого факта, что в мире присутствует целесообразность, разумность. Когда мир устроен разумно и целесообразно, значит, у него есть Разумное Начало, значит, он устроен Богом, а не сделался сам собой. Если мы встречаем в лесу шалаш, нам же не придет в голову мысль, что это природа его создала: ветер наломал сучьев, согнал их в кучу и сложил таким образом, что вышел шалаш. А ведь мироздание устроено гораздо сложнее и разумнее шалаша. Как же можно подумать, что оно сложилось и сделалось само собой? Подытоживая тему, я процитировал Жан-Жака Руссо, говорившего о своих современниках-вольнодумцах: "Пусть они сколько угодно объясняют мне происхождение мира случайностями и стечениями обстоятельств. Я в это никогда не поверю. Это для меня все равно, как если бы кто-нибудь стал утверждать, что "Илиада" написана не Гомером, а просто типографские рабочие высыпали шрифт из мешка и буквочки сами сложились в таком порядке, что получилась "Илиада". Если они могут в это верить – пусть верят, говоря, что это не с первого раза получилось, а миллионы раз высыпали буквочки из мешка. Я все равно, и при миллионах раз, этому не поверю. Хоть я и не могу им ничего возразить, кроме того, что я в это не верю".

Тут из-за парты поднялся молодой человек и сказал:

– Но ведь все-таки мог же быть такой шанс – пусть даже не один из миллионов, пусть даже один из миллиардов, – но мог же быть такой шанс, что действительно буквочки, высыпавшись из мешка, сложились в "Илиаду"? Ну ведь могло же это быть? Или вообще не могло быть? В принципе-то ведь это все-таки можно допустить?..

Я сказал, что да – в принципе можно допустить, мог быть один такой шанс из миллиардов. Но, допуская это, надо хотя бы не морочить никому голову о "разумности" своего мировоззрения. Надо хоть так честно и признаться и себе, и другим, что моя атеистическая вера в то, что Бога нет, в миллиард раз менее разумна, чем религиозная, что Он есть. А только это я и брался доказать: что не религия зиждется на слепой вере и отрицает доводы разума, а, напротив, атеизм не желает видеть доводов разума и слепо цепляется за любой "шанс из миллиардов", лишь бы остаться при своем безбожии.

Далее пять лет назад я писал буквально и дословно следующее: "...до чего же полярно противоположными могут быть люди! Этому мальчику нужен был один шанс из миллиардов, чтобы отвергнуть Бога. Я стою на другом "полюсе". Мне хватило бы одного шанса из миллиардов, чтобы веровать в Него. Положа руку на сердце, говорю: если бы не существовало никаких "доказательств бытия Божия", а существовали бы прямо обратные и даже еще более убедительные "доказательства небытия Божия", доказывающие, что в триллион раз разумнее не верить в Бога, чем верить в Него, я и тогда спросил бы: остается ли хоть один шанс из триллиона, что есть Бог? И при утвердительном ответе веровал бы в Него так же незыблемо, как теперь, при миллиардах шансов за Него".

Вот к этому-то и накопилось, что добавить.

Сегодня я и спрашивать бы не стал, есть ли хоть один шанс из триллиона, чтобы верить в Бога. Если бы мне сегодня кто-то сумел доказать, что нет вообще ни одного шанса, – я бы все равно продолжал верить: вера моя нашла для себя более надежные основания, чем доводы разума. Эти основания имелись, впрочем, и пять лет назад. Но тогда они еще не столь ясно осознавались и поэтому неподобающе ценились.

Что это за основания? Увидеть эти основания одновременно и просто, и сложно. А для того, кто не захочет их увидеть, – не только сложно, а и невозможно увидеть... Но сначала о простом.

На этот вопрос имеется ответ в одном из писем игумена Никона (Воробьева):

"Наука – ложь, когда ее данные принимают как нечто абсолютное, ибо завтрашняя наука будет отрицать сегодняшнюю; искусство – сознательная фальсификация, по большей части; политика всегда была полна обмана, лжи, преступления, здесь все надо понимать наоборот; а то, что называют "жизнью", – суета сует, всяческая суета, а главное – ужасная мелочность, пустота, ложь и ложь без конца. Словом, "эпоха лжи", царство князя мира сего". В этих горьких, но правдивых словах, если вдуматься в их глубину, содержится смертный приговор человеческому разуму. Да и сердцу вместе с ним. Потому что это ведь именно они (разум с сердцем) являются главными двигателями науки, искусства, политики и вообще жизни. Каковы же плоды их энергичных усилий? Ложь без конца.

Почему?

Неужели люди науки, искусства, политики, да и просто обыватели – все поголовно лжецы, любящие и умеющие только "лгать и лгать без конца"?

Нет, и среди ученых немало кристально честных людей, на дух не переносящих ложь; и среди людей искусства – сплошь "правдоискатели" и ни одного "искателя лжи и обмана", даже в политике встречаются искренние люди, пытающиеся улучшить общественно-государственную жизнь; а уж обыватели-то и подавно сплошь борцы за правду, справедливость и общенародное счастье.

И, однако, мы, все вместе и каждый в отдельности, сидим по уши во лжи!

Что же такое с нами происходит? Нет ли тут явного указания на то, что человеческие разум и сердце – ненадежные руководители на пути человечества к счастью и истине? Даже при искреннем желании обрести то и другое, разум и сердце сплошь и рядом ошибаются и, вместо чаемых счастья и истины, приводят к обратным результатам: страданиям, горю, разочарованию, обманам и самообманам. Народ, как всегда, мудро отметил это в своих пословицах: "благими намерениями вымощена дорога в ад", "хотели как лучше, а получилось – как всегда".

До сих пор все просто. Но дальше начинаются сложности, дальше мы встречаемся с очень непростым вопросом: если признать разум и сердце некомпетентными, не заслуживающими доверия путеводителями человека на жизненном пути, тогда кому же (или чему же) я могу доверить вести себя по этому пути? Больше-то ведь, кажется, вести и вообще некому.

Игумен Никон в цитированном выше письме указывает на причины царящей кругом лжи и на единственный выход из этого "царства лжи" в "царство истины".

Перед цитированными строками он пишет: "Князь мира сего так ослепляет людей, что слепые ходят ощупью, а потому постоянно попадают из одной лужи в другую".

Что же делать в таком грустном положении? Вот ответ отца Никона и Церкви: "Прилепляйся к Спасителю. Он есть Путь и Истина, и Жизнь. Он есть Дверь, только Им и через Него можно войти в Истину и вечную жизнь; только с Его помощью можно вырваться из суеты и царства дьявола в царство Божие. Все мы завалены хламом, а все же из-под него мерцает огонек истинного "Я"".

Вот выход. Но в эту Дверь не только войти, а и увидетьто вход способен лишь желающий увидеть. Доченька, вести нас по жизни должны разум и сердце – но прозревшие, исцеленные от "слепоты", очищенные от "хлама". Прозреть же по своему лишь желанию и своими только стараниями человек не способен. В нашей власти только захотеть прозреть и очиститься. Дать же нам духовное зрение, очистить нас от всякия скверны может лишь Бог. Поэтому вот главный вывод моей жизни, к которому я пришел путем долгим и непростым и которым счастлив поделиться со своим сладким солнышком: "Доченька, молю тебя, не верь ни разуму, ни сердцу – ни своим, ни чьим-то, верь единственно Христу".

Теперь я буду говорить с тобой, роднулечка моя, о самом сокровенном. С первых же шагов в церковной жизни, а с принятием священства – особенно, я стал ощущать в душе совершенно особое и ни с чем не сравнимое чувство присутствия благодати Божией. Душа в это время бывает наполнена абсолютным покоем, тихой радостью и безграничной любовью ко всем и всему. Что всего удивительней, это ощущение присутствия благодати Божией никак не зависит от внешних условий и обстоятельств жизни. В самых страшных обстоятельствах благодать может наполнять душу – и тогда совершенно спокойно и радостно пойдешь на пули, искренне любя тех, кто в тебя стреляет, и моля Бога о прощении и спасении своих убийц. И, напротив, в самых идеальных условиях жизни на душе может быть так холодно, мрачно и пусто, что жить дальше не хочется.

Мои разум и сердце ни объяснить этого, ни тем более обеспечить всегдашнего присутствия в душе благодати Божией, понятно, не способны. Сначала мне казалось, что в моей власти хотя бы очищать душу от "хлама", мешающего сиять в ней Богу. Эту задачу не снимаю с себя и сегодня. Но уже очень хорошо понимаю, что и с ней-то без Божией помощи не справиться. Чем дольше живу, тем в больший ужас прихожу: до чего же я "захламлен"! В моей власти остается лишь удивляться безмерному милосердию Божию, посещающему, просвещающему и согревающему даже такое убожество и хлам, каков я!

Летом 1993 года в составе делегации от Санкт-Петербургской Духовной Академии я побывал в Германии. В течение двух недель, проведенных на немецкой земле, я успел познакомиться и пообщаться со многими людьми. Один из них, студент Мюнстерского университета Холгер Бидерман, написал мне уже в Россию три письма. В одном из писем он, среди прочего, писал:

"Lieber Vater Alexander!		"Дорогой отец Александр!
Immer wieder muß ich an Sie denken... Eine Sache hat mich am meißten beeindruckt. Das war die Ruhe, die ihr hattet. Hier im Westen gibt es Ruhe kaum noch... Sie ist nicht einfach da. Manchmal kommt es mir so vor, als ob sich unsere Gesellschaft noch zu Tode beeilt. Mir selbst füllt es schwer darin Ruhe zu bewahren..."		Снова и снова я вынужден думать о Вас... Больше всего меня поразила одна вещь. Это было спокойствие, которое вы имели. Здесь, на Западе, едва ли есть еще спокойствие... Оно необыкновенно здесь. Иногда мне кажется, как будто наше общество торопится к смерти. Мне самому с трудом удается при этом хранить спокойствие..."

Я отвечал: "Ты пишешь, Холгер, что "im Westen gibt es Ruhe kaum noch... Sie ist nicht einfach da". ["...на Западе едва ли есть еще спокойствие... Оно необыкновенно здесь".] Это редкость везде. И всегда. Думаю, что у нас в России оставаться спокойным сегодня даже сложнее, чем на Западе. "Manchmal kommt es mir so vor, als ob sich unsere Gesellschaft noch zu Tode beeilt", ["Иногда мне кажется, как будто наше общество торопится к смерти"] – эти твои слова мне очень понятны. Такие же мысли часто посещают и меня.

Но они – может быть, это покажется тебе странным, – не пугают меня и не ввергают в безпокойство. Warum? [Почему?] Потому что я знаю: это и должно быть. Христианство не обещало и не обещает для своих последователей победы в перспективах земной истории – напротив, предсказывает свое поражение. В финале мировой истории мир увидит триумф не Христа, а антихриста (2 Фес. 2, 1-12). И только после этого Второе пришествие Господа и Страшный Суд (посмотри еще 2 Пет. 3, 3-13).

Also [Итак]: как же при этом всем не безпокоиться? А вот этого я не могу объяснить на уровне рассудка, интеллекта. Рассудок говорит: "В данной ситуации нельзя не безпокоиться, невозможно не волноваться..." Но кроме моего рассудка есть Бог – и Он, вопреки рассудку, приходит в мое сердце и наполняет его миром. И как бы говорит: "Живи и будь покоен. Я же Всемогущ и Я – Любовь. Я все могу – и Я люблю тебя и всех вас, людей. Только ответь Мне тем же (любовью) – и можешь не волноваться ни о чем. Я спасу тебя и всех подобных тебе (отвечающих любовью) в любой ситуации; спасу таким образом, такими средствами, какие вы себе не можете и представить..." И это мне, как отцу, так знакомо и понятно – чего только я не сделаю ради своего любимого ребенка, besonders [особенно], если он мне отвечает взаимностью... Я всего только и делаю, что отвечаю на любовь Бога своей любовью. Да и как не любить Его – наполняющего меня таким миром и дающего такую сладость душе?! И мне покойно и радостно!

Это я попытался объяснить то "Ruhe" [спокойствие], которое ты за мной приметил. Это не мое достижение или моя заслуга (достичь или заслужить сего нельзя) – это милость Божия, Его незаслуженный дар мне, грешному.

Но я, хоть и попытался объяснить это, одновременно сознаю, что вряд ли можно вполне объяснить это словами. Вполне понять можно, только прочувствовав, пережив в собственной душе это Божественное присутствие".

Незадолго до той поездки в Германию у меня был один разговор в России (подобных разговоров было много, но один из них остался в записях).

Вот он:

– Как ты можешь радоваться, когда вокруг тебя такой мрак? Государство разваливается, всюду хамство, скотство, торжествуют проходимцы, бандиты и проститутки...

– А как же можно не радоваться, когда Сам Господь сходил на землю? И так полюбил нас, что принял за нас крестные муки – искупив ими всех нас, хамов и скотов, и пригласив разделить с Собой вечную радость в Царстве Небесном. И всякому, кто только этой радости пожелает, она дана будет. Любому желающему отворена дверь в вечное блаженство... Это ли не радость?!

– И бандитам с проститутками вход в эту дверь не возбранен?

– Никому. Каждый грешник может войти – только бы он покаялся в своих грехах и ответил на любовь Христову своей любовью.

– А если он всю жизнь прогрешит – и лишь в последний день опомнится и покается?..

– Хоть в последний час... Да, кстати, и был ведь уже такой – справа от Христа висел. И, между прочим, первым вошел в рай.

– Да, с твоей верой можно жить радуясь.

– А если бы ее у меня не было – я бы давно уж и вовсе не жил. Более-то жить не для чего.

Доченька, я еще и поэтому православный священник. Ибо не знаю иной веры на земле, в которой возможно было бы такое:

"Ныне же будешь со Мною в раю" (Лк. 23, 43).

К чему все это писалось? К тому, чтобы еще раз твердо заявить: если все мудрецы земные соберутся в одно место и своими мощными интеллектами докажут, как "дважды два четыре", что нет ни одного шанса для бытия Бога в мире и Христос – только моя фантазия, ничтоже сумняшеся молвлю: "Вы все с вашими интеллектуально-логическими выкладками ошибаетесь, я один со своей фантазией прав", – и останусь со Христом.

Дочулечка, ответ на вопрос, с которого мы начинали разговор: "В лучшем или худшем из миров мы живем?" – ответ на этот вопрос в твоей душе. Господь, "быв спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: "вот, оно здесь", или: "вот, там". Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть" (Лк. 17, 20-21; выделено мной. – Свящ. A. З.). В душе человека, с его согласия и по его доброй воле, могут воцаряться и Бог, и дьявол, устрояя каждый свое "царство": рай или ад. А уж оттуда, изнутри, то и другое распространяется и во внешний мир. Некоторые люди считают, что ад и рай – это там, за гробом. Не только там. Но уже и здесь. То и другое каждый из нас начинает уже здесь, в земной жизни, а туда мы уходим лишь продолжать то, что начали для себя здесь. Когда в душе Бог – рай будет в ней всегда. Когда Бога там нет – рая не будет никогда.

Люди часто считают, что их внутреннее самочувствие зависит от внешних условий их жизни: степени благоустроенности, здоровья, успехов на службе и т. п. Оттого и заботятся так усердно об улучшении этих внешних условий. Но на самом-то деле подлинное счастье в душе, именуемое в Евангелии блаженством, совсем не зависит от чего-либо внешнего. А зависит от одного-единственного условия: есть в душе Бог или нет там Бога. Только от этого. Есть Бог – есть блаженство. Выгнан Бог – никакие мирские блага и утехи не смогут дать душе того, что давал ей выгнанный Бог. Поэтому главной задачей человека, желающего подлинно осчастливить себя и ближних, должно быть не столько улучшение своего или их быта, здоровья и т. п., но гораздо более – озабоченность, как бы не обидеть и не прогнать из своей души Бога. Но как же это трудно – не обидеть и не прогнать из своей души Бога! Очень уж много во мне и вне меня "хлама".

Доченька, ты, конечно же, познакомишься с этим "хламом": встретишься со злом и в себе, и в мире в разнообразнейших его проявлениях.

говорит святой апостол и евангелист Иоанн Богослов (1 Ин. 5, 19). Слышишь, дочуль: не в добре, а во зле.

Но сам мир не есть зло, а только лежит во зле. То есть мир – не лучший и не худший, а несчастный. Если человек упал в пропасть, поломал себе ноги, руки и ребра и теперь лежит больной и страдает – можно ли сказать о таком человеке, что он хороший или плохой? Нет, даже если он и по собственной вине и невнимательности оступился и покалечился, в таком положении он прежде всего не плохой и виноватый, а несчастный человек. Подобно ему и мир лежит поломанный и больной. Починиться и исцелиться сам он не способен. Человек с переломанными ногами, руками и ребрами, оказавшись на дне ущелья, способен только умирать медленной смертью от истощения сил. Для его спасения нужен спаситель. Нужен Спаситель и для спасения мира.

Доченька, я еще и поэтому православный священник. Ибо в других религиях есть только "пророки", "гуру" и "учителя", но нет Спасителя. Человечество же нуждается не только в поучениях (хотя и в них, конечно), но гораздо более – в спасении. "Князь мира сего" – слишком большая духовная величина, чтобы можно было противостоять ему, будучи вооруженным одними только правильными словами.

Дочулечка, какие же мы счастливые люди! Именно этот несчастный и больной мир "...так возлюбил Бог, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него" (Ин. 3, 16-17). Вот ведь, оказывается, каков путь ко спасению – это путь крестный. Уйти из царства дьявола в Царство Божие можно, оказывается, лишь жертвуя собой. Слышишь, Серафима Александровна, это и к нам с тобой относится: и мы призваны не судить мир, хороший он или плохой, а помогать Богу спасать мир.

Спасать по указанному образцу – как это делал Спаситель: на зло, на вопиющую несправедливость, причиняемые миром, воздавать любовью и состраданием.

Конечно, "поломанная" наша натура будет жаждать иного: на причиненное мне зло воздать злом вдвойне, "чтоб мало не показалось". Обидчику, понятно, захочется воздать уже вчетверо. И зло, как снежный ком, чем дальше катится, тем более нарастает и увеличивается в размерах. Наша цель и задача, солнышко мое любимое, Серафимушка, – прекращать это нарастание зла в мире, замыкая его на себе и гася в себе. До меня этот "снежный ком" пусть докатится, в меня ударит, но во мне пусть растает и из меня потечет в мир уже не злом, а любовью. Вселенная еще жива, не взорвана злом лишь благодаря присутствию в ней таких "гасителей" зла. Но "погашение" зла, если оно осуществляется без благодатной помощи Божией, способно завершиться для "гасителя" не Царствием Божиим, а только психбольницей. Доченька, я еще и поэтому православный священник. Если бы я не причащался регулярно Святых Христовых Тайн, давно уже был бы насельником "психушки" – совершенно в этом уверен. Без Спасителя ни спастись самому, ни тем более спасти когото совершенно невозможно.

Легко ли и просто ли жить христианину в мире, когда он не на словах только, а и на деле хочет быть христианином?

Очень нелегко и очень непросто. Пожалуй, даже нет ничего сложнее на свете. Боремся-то с дьяволом. Но нет и ничего радостнее на свете. Живем-то со Христом!

Знал бы только кто, какие кошмарные дни бывали в жизни священника Александра Захарова! И сколько было таких дней! И все-таки, если бы мне кто-нибудь предложил взамен моей непростой священнической жизни любую иную – легкую, спокойную, безпроблемную, богатую, веселую жизнь, ни секундочки не сомневаясь отказался бы от любой иной – только в Церкви, у Престола Божия, со Христом.

Кто-то удачно сравнил положение христианина в мире с положением несчастного, изможденного раба, неожиданно узнающего, что он – сын и наследник царя. В младенчестве его похитили, продали в рабство, а теперь все открылось, и ему остается совсем немножко потерпеть, дабы освободиться от уз ненавистного рабства и стать обладателем несметных богатств и неограниченной свободы. Правда, это "немножко" растягивается иногда на годы и десятилетия. Но ведь и ожидает нас несравненно более прекрасное будущее – не временное царство человеческое (все равно, рано или поздно, заканчивающееся могильным холмиком), но Царство Божие, вечное блаженство в раю.

"Веруя в Бога и будущую жизнь, человек понимает, что эта временная жизнь суетна, и готовит свой загранпаспорт для жизни иной, – говорит подвижник наших дней старецсхимонах Паисий Святогорец (1924–1994). – Мы забываем о том, что всем нам предстоит уйти. Корней здесь мы не пустим. Этот век не для того, чтобы прожить его припеваючи, а для того, чтобы сдать экзамены и перейти в иную жизнь. Поэтому перед нами должна стоять следующая цель: приго- товиться так, чтобы, когда Бог призовет нас, уйти со спокойной совестью, воспарить ко Христу и быть с Ним всегда".

В другой раз старец говорил: "Когда на море шторм, то у меня штиль. Когда на море штиль – у меня шторм", – имея в виду, что спокойствие в его келье бывает лишь в те дни, когда афонское побережье недоступно для посетителей из-за штормовой погоды. И добавлял при этом: "Думаете, мне что ли нравится, что собираются люди, или я хотел видеть столько народу?..

Сколько раз я просил Матерь Божию найти мне место тихое, удаленное, чтобы мне ничего не видеть, не слышать и молиться за весь мир... Конечно, у меня есть возможность удалиться куда-нибудь на безмолвие. Знаете, сколько людей предлагали мне оплатить дорогу, чтобы я поехал в Калифорнию, в Канаду?.. Но, видишь ли, демобилизация бывает только после войны. А сейчас война, духовная война. Я должен быть на передовой. Столько марксистов, столько масонов, столько сатанистов и всяких других!.. Если бы вы знали, как меня давят и со скольких сторон! Во рту моем горечь от людской боли. Но внутри я чувствую утешение. Если уйду, то буду считать, что ушел с передовой, отступил. Буду считать это предательством. Так я это понимаю.

Разве этого я хотел, когда начинал подвизаться?.. Если бы я делал то, что доставляет мне удовольствие, – ах, знаете, как это было бы легко! Однако цель не в том, чтобы делать то, что устраивает меня, но в том, что помогает другому. Если бы я думал о том, как устроиться самому, то мог бы устроиться много где. Но для того, чтобы пройти в Совет Божий, надо стать "депутатом" от Бога, а не устроителем теплых местечек для себя самого".

Вот и объяснение жизненного смысла тех, которых весь мир не был достоин: для того чтобы иметь счастье воспарить ко Христу, надо суметь сначала сораспяться Христу, принять и понести тот крест, который каждому из нас даст "лежащий во зле мир", дабы хоть чуть-чуть, в меру индивидуальных своих сил, отторгнуть мир от зла.

Один из читателей моей книги "К кому нам идти?", к тому же один из моих старых друзей, после прочтения книги написал мне: "Ты, Саша, своей книгой сказал, что нашел единственно правильную дорогу ко спасению... Но зададимся вопросом: сколько на нашей Земле истинно верующих православных людей, подобных Саше Захарову? Думаю, и 5% не наберется от общего числа людей... Ты обнаружил дорогу, которой способны идти 5% населения. А как же быть с остальными 95%? Это ведь тоже люди... Они все должны отправиться в ад? Им нет спасения! Справедливо ли это?!"

Я отвечал: "Если Христос, Его святые и я, грешный, вместе с ними – если мы все ошибаемся, а правы атеисты (истина у них – нет за гробом рая), тогда не спасутся и 5%, тогда не спасется никто. Если же правы мы (а я думаю, что правы мы), тогда спасется хоть кто-то. Желаю тебе, Миша, быть в числе этих спасенных".

Тем более желаю этого своей любимой доченьке Серафимушке. При этом смею надеяться, что спасенных будет гораздо более 5% – только не из-за Божией справедливости, а по причине несказанной Божией милости. Когда бы в рай пускали "по справедливости" – там оказалось бы ровно 0% населения. Если кто-то проживет на Земле праведно и богоугодно даже двести лет – ему за это "по справедливости" и райского блаженства надо бы отмерить двести лет. То, что уготовал для нас Бог, конечно же, никто из людей, даже самых святых, "заработать" и "заслужить" не может. Слишком несопоставимы труды и награда за них. В Царствии Божием окажутся не "заслужившие" его, а полюбившие Его.

Почему там окажутся не все?

По той причине, что не все Его полюбят, не все ответят на любовь Божию своей взаимной любовью. Поэтому и останутся вне рая – ибо жизнь в добре для людей, не любящих добра, а любящих зло (есть и такие, но их, к счастью, не 95%, а гораздо меньше), тяжелее и мучительнее, чем жизнь в аду с дьяволом, одинаково с ними любящим зло.

Доченька моя любимая, понесем свои "крестики" с Божией помощью. Хоть это и "иго", но оно "благо" (Мф. 11, 30). Надо только прийти ко Христу и научиться крестоношению у Него. С Ним и печаль превращается в радостопечалие: "...вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль, но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас... Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир" (Ин. 16, 20-22, 33).

Доченька, полюби прежде всего и всех этого Победителя и Церковь Его святую. И еще – нашу с тобой многострадальную Родину. Она тоже давно уже на "передовой" – поэтому и многострадальная такая. Бунинский упрек в адрес России, прозвучавший в повести "Деревня" в начале XX века (повесть была написана в 1909–1910 гг.), менее всего относится к России. Правда, именно в начале XX века в России имел место всплеск политических репрессий, связанных с подавлением революции 1905–1907 гг. За 1905–1910 гг. (когда задумывалась и писалась повесть) в России было казнено 3151 человек (это, правда, общая статистика, включающая не только политические казни, но и все прочие: за убийства, разбои, ограбления, различные воинские преступления и т. п.). Но все познается в сравнении. Даже если допустить, что под понятия "убийства", "разбой" и т. п. суды подводили собственно политические преступления – даже при этом допущении в России за шесть лет (1905–1910 гг.) погибло в десять раз меньше народа, чем во Франции за неделю (21–28 мая 1871 г.) при подавлении версальцами Парижской Коммуны. Русское правительство, возглавляемое Царем-Самодержцем Николаем II, явило в отношении своих подданных несравненно больше гуманизма и милосердия, чем французское правительство, возглавляемое президентом Франции Адольфом Тьером. Мы, русские, значительно умерили бы оплевание собственной истории, если бы приняли во внимание это мудрое правило:

А.С. Пушкин 19 октября 1836 г. писал П.Я. Чаадаеву: "Хотя я лично сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератор – я раздражен, как человек с предрассудками – я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам ее Бог дал".

Понятно, что А.С. Пушкин не мог "восторгаться" ни казнями и ссылками декабристов, среди которых были его личные друзья, ни собственной ссылкой в Михайловское после событий 14 декабря 1825 г. в столице. Но его историческая эрудиция ясно говорила ему, что страна, в которой он имел счастье родиться и жить, по части репрессивности является просто уникальной страной.

Вот лишь несколько исторических штрихов: в продолжение XVIII–XIX веков в России за 175 лет по политическим обвинениям было казнено всего 56 человек (6 пугачевцев, 5 декабристов, 31 террорист времени Александра II и 14 террористов времени Александра III). В Западной Европе за это время были совершены десятки тысяч политических казней (только в Париже за пять июньских дней 1848 г. было расстреляно 11 тыс. человек, а за неделю мая 1871 г. – более 30 тыс.). [Данные взяты из кн.: Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1990. С. 53–54.]

Притчей во всех языцех стали "жестокости русского Царя Ивана Грозного" (1530–1584 гг.). При нем в России действительно было казнено более 3 тыс. человек. [Цифру около 3–4 тыс. человек называет историк Скрынников Р.Г. в своих книгах "Иван Грозный" (М., 1975) и "Царство террора" (СПб., 1992).] Для России – очень много. Но это – для России: ибо в это же время в Англии было казнено при Генрихе VIII 72 тыс., при Елизавете – свыше 89 тыс. человек. Примерно столько же "инакомыслящих" было уничтожено современниками Ивана Грозного – испанскими королями Карлом V и Филиппом II. При французском короле Карле IX его матерью Екатериной Медичи была организована печально известная Варфоломеевская ночь. Так вот, в эту одну ночь (с 24 на 25 августа по старому стилю 1572 г.) в Париже было убито примерно столько же людей, сколько в России при Иоанне Грозном за восемь лет опричнины (1565–1572 гг.) [Данные взяты из кн.: Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1990. С. 52, 197.] Даже советские историки А.А. Зимин и А.Л. Хорошевич в своей книге "Россия времени Ивана Грозного" (1982) признают: "Цена, которую уплатила Россия за ликвидацию политической раздробленности, не превосходила жертв других народов Европы, положенных на алтарь централизации. Первые шаги абсолютной монархии в странах Европы сопровождались потоками крови подданных..."

Но кто сегодня в Европе вспоминает о потоках крови и содрогается при этих воспоминаниях? В Англии высоко вознесены личности Генриха VIII и Елизаветы, в Испании благоговейно чтут память Карла V, а русские люди так многократно и безпощадно вершили суд над Иоанном Грозным, что скульптор Михаил Осипович Микешин, создавая в 1862 г. памятник "Тысячелетие России", не счел возможным поместить этого Царя среди ста девяти фигур выдающихся русских деятелей. Крестьянину Ивану Сусанину место нашлось, а Царю Ивану Грозному не нашлось... При этом следует учесть, что Иоанн IV сам мучительно каялся и осуждал себя за совершенные по его приказанию казни, составлял списки с именами казненных, молился о них сам и рассылал эти списки в монастыри, прося монахов молиться о душах этих людей и жертвуя при этом на помин их душ огромные царские вклады.

Эту особенность, отличающую русских людей от европейцев, хорошо подметил один из основоположников славянофильства Иван Васильевич Киреевский (1806–1856): "Человек Запада почти всегда доволен своим нравственным состоянием; почти каждый из европейцев всегда готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми... Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки, и чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем менее бывает доволен собою".

Все это, дочуленька, я писал тебе, конечно, не для того, чтобы похвалить нашу с тобой "русскость". Наша история такова не потому, что мы такие уж замечательные люди, а потому что нам ее, по совершенно справедливому замечанию А.С. Пушкина, Бог дал. Уникальность России объясняется не ее "русскостью", а ее православностью. Ибо, потеряв православность, мы тут же многократно обогнали по части репрессивности и Европу и весь мир: за пять послереволюционных лет (1918–1922 гг.) в России было уничтожено более 25 млн человек. [Цифра приведена демографами Дробижевым В.З. и Поляковым Ю.А. в кн.: Историки спорят. М., 1989. С. 469.] Очевидно, чтобы снова стать уникальной, России надо снова стать православной. Пишу эти строки с огромной надеждой, что ко времени твоего вступления во взрослую жизнь перестроечные эксперименты в России закончатся и она вновь вернется к Спасителю.

Перестройка в СССР была несомненно нужна. Но мерилом и образцом для подражания следовало избирать не "страны западной демократии и США", а святую Русь. И девизом перестройки делать не "вперед – к плюрализму", а "вперед – к святым отцам". Перестройщики взялись перенимать опыт благоустроения человеческой жизни там, где он был заведомо хуже, чем даже в перестраиваемом ими Советском Союзе.

Вот еще напоследок немного статистики для сравнения. В СССР в 1988 г. было совершено 1 млн 867 тыс. преступлений, из них наиболее тяжких – с применением насилия – 84 тыс. В США в 1986 г. было совершено 12 млн 487 тыс. преступлений, из них с применением насилия – 1 млн 237 тыс. Поскольку численность населения в СССР больше, чем в США, для объективного сравнения надо указать, сколько преступлений приходится на тысячу человек населения: в США – 51,7 преступления; в СССР – 6,5, т. е. в семь раз меньше. Что же касается наиболее опасных преступлений – с применением насилия, то в США их на тысячу человек 5,1, а в СССР было 0,3 преступления, т.е. в семнадцать раз меньше! [Данные взяты из кн.: Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1990. С. 164.] Зато сегодня мы не отстаем от мировых показателей, и людей в России убивают, как мух.

С межнациональными конфликтами, как общечеловеческим достоянием, Советский Союз познакомился, тоже встав на путь "демократии и гуманизма". Для так называемого "свободного" мира это действительно одна из самых серьезных проблем второй половины XX века: ирландцы в Великобритании, баски в Испании, индейцы в США, курды в Иране, палестинцы в Израиле, тамилы в Шри-Ланке, сикхи в Индии... Теперь и у нас, "как у людей": чеченцы в России.

Подобные примеры изменения русской жизни за последние 10 лет явно не к лучшему можно было бы умножить, но даже сказанное заставляет задуматься над рядом вопросов:

– Бог или дьявол управляет преимущественно этим "свободным" и "гуманным" миром?

– Так ли уж этот мир "гуманен"?

– Нужен ли их опыт нам?

– Более того, нужен ли он и им?

В середине 1830-х гг. П.Я. Чаадаев писал: "Нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое... Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы... и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу... Все великое приходило из пустыни...

У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибунами человеческого духа и человеческого общества". [Чаадаев П.Я. Сочинения и письма. М., 1914. С. 201–227.]

Мне почему-то хочется считать эти слова пророчеством и хочется надеяться, что твои черноглазки, Серафимушка, увидят этого пророчества исполнение. Я бы только чуть-чуть подкорректировал: грядущее могущество наше должно опираться не на разум – мое мнение о разуме было выше изложено, – но на крепкую веру в Бога, надежду на Него и любовь к Нему. И совестным судом мы предназначены быть не какой-то абстрактной "природой вещей", а Им же – Господом и Спасителем нашим Иисусом Христом. Поэтому и решать все важнейшие вопросы и проблемы человечества не нам, а Ему.

"Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей" (Пс. 113, 9).

Да спасет и тебя Христос, роднулечка моя.